Поезд... Где-то вдалеке прозвучал резкий, продолжительный гудок... Второй... Третий... Затем стук колёс по рельсам эхом прокатился в моей голове, острой болью отдаваясь даже в самых дальних уголках мозга.
     Чёрт, как больно!
Я попытался открыть глаза, но веки, как будто налитые свинцом не подчинялись моей воле. В голове опять раздался жуткий шум, но уже не такой сильный, хотя и в нём приятного было мало. Подняв руки, я сжал ими виски, чтобы хоть как-то смягчить эту боль, раскалывающую голову надвое. Пролежав так некоторое время, я всё-таки решился снова открыть глаза. На этот раз с трудом, но получилось. При этом возникло такое чувство, словно в них бросили горсть песка. Яркий, ослепляющий свет ударил в глаза. Прошло ещё несколько минут, прежде чем я смог продрать глаза достаточно для того, чтобы оглядеться.
     Вопреки моим ожиданиям, первое что я увидел - были трава и деревья. Никакой железной дороги, а тем более поезда я не нашёл.
     Не без труда поднявшись на ноги, я чуть было не потерял равновесие - голову вдруг резко обнесло, но удержаться помогло небольшое деревце, за которое я машинально ухватился. Придя в себя, снова огляделся. Небольшая полянка, покрытая ровным ковром травы; деревья, кругом обступившие это место; старый каркас какого-то автомобиля проржавевшего так, что теперь уже и марку его не разберёшь, мирно расположился точно в центре поляны. Вот и весь пейзаж.
     Я попытался припомнить как здесь оказался, но в голове мелькали лишь бессвязные обрывки прошлого, накладывались друг на друга, перемешивались, не внося никакой ясности в произошедшее со мной вчера. И вчера ли? Я не имел ни малейшего представления о том, сколько времени находился тут в бессознательном состоянии. Я не мог вспомнить сколько ни пытался какой сегодня день недели, число, месяц или хотя бы год. Я даже не впомнил своего имени, не говоря уже о дате рождения. Не сомневаюсь, что если бы кто-то наблюдал в этот момент за мной, то, несомненно, принял бы меня за сумасшедшего, ибо в следующий момент я расхохотался. Не засмеялся, не усмехнулся, а именно расхохотался, как если бы я только что услышал дурацкий анекдот, находясь в пьяной компании. Это был смех потерявшегося в своих мыслях человека. Смех удивления и понимания собственного бессилия в сложившейся ситуации. Сквозь боль в голове я всё продолжал смеяться, потирая рукой правый висок. Всхлипывая и затихая, смех утонул в очередном приступе боли. Вдруг я сам осознал, что в моём положении смех как-то не слишком уместен. И оттого стало ещё смешнее. Подавив в себе неуёмное и странное желание рассмеяться ещё больше, я подумал, велика ли вероятность того, что я сумасшедший. Ведь ни один нормальный человек - по моему убеждению - не стал бы смеяться в здравом уме окажись он на моём месте. Нет, наверняка выживший из ума не стал бы задавать себе подобные вопросы. Откуда ему знать, что он сумасшедший? И интересно ли ему это вообще? Придя к такому выводу, я отвергнул подобные рассуждения как верные, и к которым более нет смысла возвращаться.
     С трудом разобравшись в своих мыслях, я вспомнил про звуки, предшествовавшие моему пробуждению. Поезд... По-моему это был он. Во всяком случае, если мне это не приснилось. Откуда он доносился? Порывшись в памяти насколько это было возможно, я решил, что звуки шли со стороны противоположного края поляны, из-за старой развалюхи. Что ж, вполне возможно, если меня не подводит память. Или воображение... Так или иначе идти мне всё равно было некуда, когда вокруг одни деревья и я не знал кто я и где я. Помнил чётко только одно: слышал гудки и стук, напомнивший мне стук колёс по рельсам. И тут меня осенило. Раз поезд подавал сигналы гудком, значит, было кому их подавать. То есть людям. А раз были люди, то, вероятно, должна быть станция. Вот она, сила логики! Я так обрадовался сделанным выводам, что даже не придал значение тому факту, что буду делать, выбравшись на люди. Ведь я никого не помню, даже себя. Я не помню города, где жил (если это был город). И наверняка название этой станции и населённого пункта мне ни о чём не скажет. Но об этом я даже и не задумался. Для начала надо было отсюда выбраться. И, понадеявшись на удачу, я пересёк поляну. Проходя мимо того, что некогда было автомобилем, меня зацепил вопрос: каким образом он сюда попал, ведь вокруг так плотно растут деревья и кусты, что даже на велосипеде пробраться сквозь эти заросли было бы проблемой. И я невольно в который раз оглядел поляну в поисках подтверждения своей догадки. Всё было так, как я и предполагал. И, отмахнувшись от этой мысли, я продолжил путь.
     Войдя в лес или, скорее, лесок (рощей эти заросли назвать всё-таки было трудно), я приостановился, вдохнул полной грудью насыщенный запахом древесной коры, хвои и сырой земли воздух. Сразу со всех сторон меня обступили берёзы, ели и ещё много всяких деревьев, названий которых я не знал, или думал, что не знал. Я шагнул вперёд. Под ногами приятно захрустел ковёр из сухих веток и опавшей хвои.
     Минут десять или пятнадцать я пробирался через заросли, а просвета между деревьями всё не было, лес не кончался.
     Выходит, я заблудился. Выбрал неверный путь и теперь петляю непонятно где. Непонятно кто непонятно где. Занятно... Очень занятно... Я вновь поймал себя на той мысли, что мне стало смешно. Ну никак я не мог слышать звуки движущегося поезда на таком расстоянии и тем более через лес. Так и есть, я заблудился. Понадеялся на удачу... С досады даже сломал подвернувшуюся под руку ветку. Чёрт возьми, как же по-дурацки начался этот день!
     Смысла возвращаться на исходную поляну я не видел, так как даже не вспомнил бы пути обратно. А сидеть на месте - так вообще по моему мнению было бы глупо. Пнул очередной попавшийся под ноги гриб. Значит, стоит продолжать идти, ведь куда-то я должен был выйти. Не бесконечен же лес. Хотя кто знает...
     За такими мыслями я сразу и не заметил, как деревья стали понемногу расступаться, освобождая пространство для неба. Я ускорил шаг в надежде, наконец, выбраться отсюда. Через минуту-другую я уже стоял на кромке злополучного леса и смотрел на железнодорожные пути. И всё-таки мне это не приснилось. Я действительно слышал поезд. Сердце учащённо билось. Должно быть, я просто уклонился в сторону и сделал небольшой крюк.
     По другую сторону рельсов высились одиночные ели. За ними в сотне метров словно выросшая из земли стояла кирпичная стена, кое-где покрытая мхом. Вопрос кому и зачем понадобилось её тут возводить меня не сильно тревожил. В конце концов это могли быть частные владения. За стеной возвышались всё те же ели, что и позади меня.
     Сердце забилось ещё сильнее, когда справа над вершинами деревьев я увидел башенку, наверху которой был водружён шпиль. Скорее всего там и была станция. И я бы нисколько не удивился, если бы на этой самой башне были часы. Часы... Я тут же подумал о своих часах и посмотрел на левое запястье. Что ж, я мог забыть их дома или не носить вовсе.
     Слева рельсы уходили далеко на сколько хватало глаз. Почти до самого горизонта. И с обеих сторон их обрамляла стена леса. Будто гигантский бульдозер проделал эдакую просеку специально для того, чтобы здесь проложили железнодорожные пути.
     Справа же дорога уходила прямо на сотни две метров, а затем поворачивала направо, скрываясь за стеной леса. Именно там и высилась одинокая станционная башня, увенченная шпилём. Именно туда я и направился.
     Рельсы, по которым я сейчас шёл - сразу было видно - не слишком уж часто использовались, а то и вообще были заброшены. Заросшие травой, они местами были тронуты ржавчиной. Мутный, красновато-коричневого цвета металл говорил о том, что здесь уже не один год не проходил железнодорожный транспорт. В противном случае, металл бы блестел, отшлифованный колёсами составов товарняков и пассажирских поездов. Слева показался покосившийся деревянный забор. Возле него со стороны рельсов была высыпана куча угля. Часть его была разбросана на путях и когда я ступал по нему, каждый мой шаг эхом отражался от деревьев и с удвоенной силой эти звуки неслись по лесному коридору. За изгородью виднелся полуразвалившийся домик, я бы даже сказал сарай. В нём по-видимому когда-то обитали люди. Старая собачья будка стояла рядом с забором во дворике, вся покрытая плесенью и паутиной. Калитка была полуоткрыта. Она висела на верхней петле, нижним свободным краем упираясь в землю. Вторая петля была вырвана напрочь. Я вдруг почувствовал непреодолимое желание зайти во двор. Какое-то странное жжение в груди поднималось, подбираясь к сердцу. Необъяснимая тревога и любопытство смешались в одно непонятное чувство.
     Я прошёл мимо конуры, подошёл к домику и заглянул в разбитое окно. Внутри был полумрак, но из-за брешей в стенах и потолке свет проникал в единственную комнату и можно было разглядеть её скудную обстановку. Из мебели тут были стол, стул и древний комод. На полу разбросано какое-то барахло, рваные газеты. Старый резиновый сапог валялся возле стола. Второй я так и не увидел. Металлическую миску кто-то в последний раз зачем-то положил на стул и она так до сих пор там и лежала. И всё.
     Что ж, негусто, хотя я и не ожидал найти большего в этом богом забытом месте.
     Развернувшись, я направился к калитке. Когда я поравнялся с собачьей будкой, увидел второй резиновый сапог. Прежде я не обратил на него внимания. Его голенище было разодрано, скорее всего, собакой, потому что на резине остались чёткие отпечатки зубов. Я перевёл взгляд на конуру, пытаясь представить что за псина могла в ней жить и в глаза бросился приглушённый паутиной металлический отсвет от чего-то, что находилось в тёмном проёме будки. Я наклонился и попытался рассмотреть что же это было, но занавес из паутины не давал что-либо разобрать. Отодвинув его палкой, что лежала тут же у забора, я неловко отпрянул назад, вскрикнув от неожиданности. Палка выпала из руки, порвав паутину. На меня смотрела, ощерившись, мёртвая голова собаки. Я сразу понял, что она мертва, как только увидел её глаза. Точнее их отсутствие. Вместо них меня сверлили два глубоких чёрных отверстия. Мёртвый нос сморщен точно так, как у живой псины, когда она показывает все свои зубы. Белая кость зубов (нисколько не жёлтых) выглядит настолько угрожающе, что я уже почти видел как по ним медленно стекает слюна и пасть раскрывается, в рывке пытаясь дотянуться до моих пальцев. Очень жутко и странно видеть вставшую дыбом коричневую с проседью шерсть на загривке мёртвого животного. Застывшая гримаса смерти пронизывала леденящим холодом моё сердце. От такой картины я сам почувствовал как на шее дыбом встают самые маленькие волоски. На шее пса был надет кожаный ошейник с до блеска натёртой металлической пластиной. Она-то и привлекла моё внимание.
     Дольше здесь я задерживаться не стал и, выйдя на железнодорожные пути, ускоренным шагом пошёл прочь от этого странного места, всё не переставая думать о том, что же перед своей, похоже, мгновенной смертью видело это несчастное создание. И ещё долго я не мог отделаться от ощущения, что эти отсутствующие глаза смотрят мне в спину.
     За очередным поворотом заброшенной дороги лес резко оборвался. Как раз в этом месте, как я предполагал, должна была находиться железнодорожная станция. И я не ошибся. Больше того, здесь была не просто станция, а крупный железнодорожный узел. Параллели бесконечных рельсов тянулись передо мной, соединяясь и пересекаясь, уходя вдаль по обе стороны от меня. Несколько товарных составов стояли на дальних путях. Серое здание вокзала было просто огромным. Оно располагалось по левую руку от того места, где заброшенные пути вывели меня из леса. Четырёхугольная башня возвышалась над прилегающей территорией, увенченная длинным блестящим шпилем. На чёрном гигантском циферблате часов (диаметром, должно быть, два или три моих роста) располагались серебристые римские цифры. Такие же серебристые стрелки указывали время: пятнадцать минут второго.
     Я подошёл к платформе и взобрался на неё. Весь перрон был уставлен багажом. Тут и там стояли и просто валялись сумки, чемоданы, тюки и тележки, дожидаясь своих хозяев. И ни одной живой души. В этот момент меня осенило: ведь с самого моего пробуждения на поляне в лесу я не слышал и не видел никого живого. Ни птицы, ни зверька какого-нибудь. Даже пёс, которого я нашёл в конуре, был мёртв. Всё вокруг будто вымерло.
     Вокзал, обычно с суетящимися людьми, тянущими за собой возы багажа враз опустел. Ни одного лишнего звука, кроме скрипа болтающейся на ветру металлической вывески на киоске, что стоял у стены здания вокзала. Давящая тишина, разбавленная этим зловещим звуком, обескураживала и ещё больше запутывала моё сознание.
     Обходя ручную кладь, как попало разбросанную или же аккуратно поставленную, и перешагивая через сумки, я добрался до киоска. Поймал рукой скрипящую вывеску и прочитал короткую надпись: "Куры-гриль". Окошко ларька было открыто, а на блюдце лежала кем-то брошенная мелочь. Внутри пусто. Перевёрнутый стул и распахнутая дверь служили свидетельством того, что это место было покинуто в спешке. Поджареная курица, так и не дождавшаяся логического завершения своего существования, аккуратно завёрнутая в пакет, была брошена и сейчас лежала рядом с киоском.
     Вывеску вновь подхватил лёгкий ветер тотчас как я её отпустил, и назойливое поскрипывание металла опять стало единственным звуковым фоном на безлюдном перроне. Из окошка ларька веял аромат жареной курицы, но как ни странно он не пробудил во мне аппетит, а сколько времени я провёл без еды - я не имел ни малейшего понятия.
     Я прошёл дальше по направлению ко входу в здание вокзала, медленно озираясь по сторонам в надежде увидеть... хотя что я мог надеяться здесь увидеть? Мысленно я задавал себе один и тот же вопрос: что же тут произошло? Но ответа не было. И мне оставалось только смотреть. Смотреть и надеяться, что со мной не случится то, что, возможно, случилось с остальными... с той собакой (если она имела хоть какое-то отношение ко всему произошедшему, а, может, всё ещё происходящему?) и с... и с этим голубем. У открытых настежь дверей, разделяющих перрон и здание вокзала, лежала, распластав крылья птица. Её перья были измазаны какой-то вязкой жидкостью, напоминавшую клей, и оттого слипшиеся, они торчали во все стороны как иглы дикобраза. Скрюченные лапки застыли в воздухе, будто за что-то ухватились. Дыра в разорванной грудке обнажала хрупкий скелетик из тоненьких косточек обглоданный так, что и капли запёкшейся крови не осталось. По спине мелкой дрожью пробежал холодок. Я нервно обернулся, внезапно ощутив на себе чей-то сверлящий взгляд, и поспешил пройти внутрь здания.
     Внутри пахло чем-то затхлым. Воздух в зале был необычно горяч и духота стояла совсем как летом в общественном транспорте в час пик. Звук моих шагов гулким эхом отдавался в огромном зале. Дойдя почти до центра помещения я остановился и прислушался.
     - Эй! Здесь есть кто-нибудь? - Я попытался разрядить обстановку собственным криком, не особо надеясь, что кто-то отзовётся.
     Раскаты эха моего голоса ещё с полминуты блуждали в пустоте, отражаясь от стен и свода зала.
     Где-то приглушённо играла музыка. Справа был проход в соседний зал. Слева располагался зал ожидания. Это я определил по соответствующей табличке на стене. Звуки музыки доносились оттуда.
     Я осторожно подошёл к турникету, что разделял зал ожидания и центральный зал, и вновь прислушался. Звуки шли с противоположной стороны, с дальнего конца помещения. Турникет легко повернулся и я оказался в большом зале. Потолок был украшен картинами, изображавшими сцены каких-то сражений. На потолке и стенах красовалась лепнина некогда белая, а теперь выцветшая. Большие окна во всю высоту стены справа и слева были украшены вставками из разноцветного стекла. Весь зал уставлен сиденьями для ожидавших поезда людей. Но и здесь как на перроне не было ни души. Только багаж - сумки и чемоданы тут и там расставленные хозяевами загромождали проходы. Брошенные газеты, книги, очки и много разного тряпья лежали теперь на креслах и полу. Возле одного из сидений стоял прислонённый велосипед. Кому он тут понадобился и кто его сюда поставил, может, кто-то и знал, но сейчас это было совсем не важно.
     Я медленно шёл мимо рядов серых кресел, осматриваясь по сторонам. Чья-то кукла лежала в проходе между креслами. Кем-то оставленные туфли валялись рядом - оба на боку. Музыка становилась всё громче и громче по мере того, как я подходил к последнему ряду. Её приглушённые весёлые нотки разносились в душном помещении, нагоняя на меня всё большее чувство беспокойства. При любых других обстоятельствах я бы нисколько не стал обращать внимание на неё, но здесь, в тишине забытости и отрешённости она звучала зловеще. Сперва казалось, что этот звук везде. Он доносился отовсюду и в то же время ниоткуда. Но я знал: это обманчивое ощущение.
     На одном из сидений в последнем ряду лежала - как мне показалось - кофта. Я обошёл сумки, загородившие проход, и остановился. Теперь она была прямо передо мной. Лёгкая спортивная куртка зелёного цвета. Как я и думал, музыка доносилась из-под неё. Осторожно взяв за рукав, я приподнял и перекинул куртку на соседнее кресло. Маленький серебристый магнитофон. Наверняка китайский. Кнопка PLAY нажата. Внутри аудиокассета крутила запись. Даже не знаю кто это пел. Какая-то попса. Я посмотрел в окошко магнитофона - сторона почти заканчивалась. Ещё раз осмотрел зал, в котором находился, и нажал STOP. Звонкий щелчок подпрыгнувшей клавиши эхом прокатился по помещению и замер где-то под потолком. Стало совсем тихо.
     Мне поскорее захотелось оставить пустующее здание вокзала - уж слишком душно и неприятно тут было.
     Я вернулся в зал, откуда начал свой путь. Прямо был вход в ещё одно помещение. Там, насколько я мог судить, был буфет и всякие развлечения типа игровых автоматов и бильярда. Туда я проходить не стал и поспешил к выходу.
     Справа над стеклянными дверями, через которые я попал внутрь здания, висело большое табло. Когда-то на нём можно было видеть время отправления, прибытия поездов, их пункты назначения и прочую информацию, предназначенную для пассажиров железной дороги. Теперь же там высвечивались непонятные иероглифы. Лампочки, некогда складывавшие своё свечение в буквы, горели в беспорядке. Некоторые просто мигали, внося в этот хаос света дополнительную неразбериху.
     Я повернул налево и, отворив тяжёлую - высотой примерно метров шесть - дверь, оказался на улице.
     То, что я увидел, не особо меня обрадовало, а наоборот, заставило ужаснуться. Мелкий пот выступил на спине и лбу. Нервно сглотнув, я невольно прикрыл нос рукавом своей рубахи. Вонь стояла невыносимая. Площадь перед вокзалом была усеяна серыми, больше чёрными точками. Я сразу понял, что это за точки. Одну из них я видел на перроне. Птицы. Мёртвые птицы. Они были везде. И у каждой выворочены кости скелета и отсутствовали внутренности - это я уже понял, взглянув на ближайшую бездыханную тушку.
     И - пустота. Ни одного звука. Ни одного малейшего движения. Лишь ветер гоняет обрывки газет да жёлтый скомканный полиэтиленовый пакет.
     "Серый мир." - Пронеслось у меня в голове. - "Серый до омерзения."
     И действительно, всё вокруг по большей части было серым. Серые цвета различных оттенков. Повсюду. Куда ни посмотри. Везде взгляд натыкается либо на серое, либо на мёртвое. Это цвет смерти. Цвет одиночества. Цвет безысходности. Цвет болезни. Болезни внутренней, невидимой и неизлечимой, сжигавшей этот город без названия.
     Жёлтый пакет и пара ярких рекламных плакатов - вот и всё разнообразие палитры цветов.
     Я заторможенно спустился по лестнице, ведущей от дверей вокзала вниз, на площадь. Справа - большая стоянка для автомобилей, размеченная соответствующим образом, вся усыпана разорванными трупиками голубей. Слева - нагромождение ларьков и торговых павильонов, игровых заведений и всё та же автомобильная стоянка, те же мёртвые птицы.
     Я пересёк площадь и остановился на краю дороги.
     Вдруг я уловил голоса. Отдельные, потом ещё... Они доносились откуда-то издалека, накатывая волной и удаляясь от меня. Я попытался определить источник, но это оказалось невозможным. Они звучали повсюду. На меня тяжело навалился шум многотысячной толпы, сводивший с ума моё и так сбитое с толку сознание. Но вокруг никого не было. Лишь голоса, о чём-то переговаривающиеся, кричащие и чьё-то тихое неразборчивое бормотание, ясно слышавшееся на фоне общего гула. Оно-то больше других и раздражало воспалённый мозг. От него хотелось бежать далеко и без оглядки. Оно вгрызалось раскалённым сверлом в мои виски и выжигало все внутренности. Я закрыл уши обеими руками, но эта безумная какофония звучала в самой голове, переходя в невыносимый скрежет. Голоса толпы давно утонули в этих нечеловеческих звуках, а сумасшедший шёпот всё набирал силу, оглушал, лишал способности мыслить и двигаться.
     Внезапно волна шума спала, стало немного легче, но низкий голос продолжал нашёптывать неразборчивые фразы. Но вот и он оборвался. Так же резко, как перед этим исчезла дикая какофония скрежета и человеческих голосов. Может мне показалось, - потому что в данный момент я уже не мог ни за что отвечать - но готов поклясться, что разобрал последнее слово, произнесённое Голосом. БЕГИ. Он прошептал беги.
     Беги... Ещё бы я знал куда и от чего. По правде говоря от чего мне бежать я не жаждал знать, хоть и догадывался. Я видел что творится вокруг и не горел желанием встретить того, кто это сотворил.
     Собирая мысли в кучу, краем глаза я уловил движение слева от себя на проезжей части. В том месте, куда я взглянул, что-то мерцало. Я уж было подумал ВОТ ОНО, и уже отпрянул от бордюра, чтобы пуститься бежать подальше, как увидел автомобиль. Ну да, конечно же, обыкновенный автомобиль. Он то пропадал, то вновь появлялся. Мерцание становилось всё реже и реже, и к тому моменту как он поравнялся со мной, совсем прекратилось. За рулём сидела женщина средних лет. Она смотрела на меня не отрываясь, глазами, округлившимися то ли от ужаса, то ли от удивления. Машина двигалась бесшумно, как будто её тут не было вовсе. Но на это я даже внимания не обратил.
     Забыв крикнуть что-нибудь в духе "Подождите" или "Остановитесь" (вернее, я думал что произнёс это вслух), я кинулся к транспорту, но женщина в салоне заметалась, оглядываясь, и, по-видимому, вдавила педаль газа в пол, потому что в следующий момент автомобиль резко прибавил скорость и, мерцая, растаял в воздухе.
     Я стоял на дороге и смотрел в ту сторону, где исчезла машина.
     Что происходит??
     Эти два слова пульсировали в мозгу как ещё живая рыба, вытащенная на берег, бьётся в бессильных попытках вернуться в воду.
     Чёрт, чёрт! Куда я попал?! Мне уже было неважно как. Куда? Что за адское место?
     Так не должно быть. Я точно знаю, так не должно быть! Пусть я и потерял память, но всё же твёрдо знаю, что здесь я впервые. По крайней мере в такой обстановке.
     Может это наркотики? Меня накачали наркотой и теперь я брежу? Нет, я чувствую эту вонь, смрад, распространяющийся вокруг. Никакое наркотическое вещество не внушит такой отвратительный запах.
     Тогда что же это? Реальность? Эпидемия? Ядерная война в конце концов? Где люди?
     А мерцающая машина? Реальность? Галлюцинация? Может из-за этого омерзительного "аромата"?
     Слишком много вопросов. Слишком много вопросов. Ответов нет.
     В отчаянии, я осмотрелся. Вокруг всё та же картина. Мёртвый город. И птицы. Повсюду. Даже на дороге. В обе стороны.
     Я снова взглянул туда, где исчез автомобиль. Тут же дыхание на мгновение оборвалось и в груди похолодело. Сердце забилось странными очередями, будто это было совсем не сердце, а автомат Калашникова.
     Впереди в сотне метров от того места, где был я, стояла та самая машина. Стояла, не мерцая, в абсолютной тишине. И эта тишина давила на уши. Я смотрел только на неё. Не отдавая себе отчёт в том, что делаю, я шаг за шагом приближался к неподвижно стоящему автомобилю, ни на мгновение не выпуская его из виду. Когда до него осталось метров десять, я стал заходить слева. Это была "Волга". Старенькая, но не потерявшая своего вида. Она стояла на пустом перекрёстке, развёрнутой вправо. Два светофора, находившиеся здесь, не работали.
     Дверь со стороны водителя "Волги" была искорёжена и вмята внутрь салона. Левое переднее колесо скошено - верхняя его часть ушла под деформированное крыло, а нижняя - неуклюже выпятилась наружу. Капот с правой стороны вышел с предназначенного для него места и, загнувшись кверху, застыл. Автомобиль замер как-то нелепо, накренившись на левую сторону - как раз на изуродованное колесо.
     С первого раза было ясно что произошло с этим автомобилем. Не ясно было одно: как это произошло. Удар пришёлся на водительскую дверцу и левое переднее крыло "Волги". То, что причинило ей эти повреждения отсутствовало. И ведь я не слышал ничего - ни момента удара, ни скрипа тормозящих колёс... - я перевёл взгляд на асфальт - и не мог слышать. Следов торможения не было и в помине.
     Подойдя к машине, я заглянул в салон. Внутри было пусто. Дверца, вдавленная внутрь, приподняла водительское кресло, чуть перекосила его. Панель у руля переломилась, один прибор запал, оставив зияющую в ней дыру. Бардачок от удара открылся и стал похож на распахнутую пасть. Лобовое стекло покрылось мелкой сеткой трещинок, слегка деформировалось, но ещё держалось на своём месте.
     Как будто авария произошла без водителя. Сама собой. Беспричинно. Но этого не может быть. И я это понимаю. А в голову ничего не приходит. Сознание панически пытается подобрать ключи к этому инциденту, но тщетно. Я сам же и мешаю ему это сделать. Я не хочу ничего знать. Я не должен ничего знать. Я не могу этого знать. Где-то очень глубоко в душе сидел червь страха. Он боялся и всеми силами противился тому, чтобы я искал ответ. Это может быть опасно.
     Но это глупо. Чего ещё опасаться? Я и так один в мёртвом городе. И терять мне пока нечего. Пока. Всё, что я знал и любил, я уже потерял вместе со своим именем и прошлым. Хотя есть шанс, что это всё может ещё вернуться. Шанс есть всегда. В любой ситуации. Его лишь надо постараться умело использовать. Делов-то...
     Мысли оборвали человеческие голоса. Они вновь накатывали на меня волной, удалялись и снова возвращались. Знаете, это как в детстве - каждый когда-нибудь напяливал на голову большую кастрюлю и слушал. Похожие звуки окружали меня и сейчас. Женский пронзительный крик - даже, скорее, визг - на секунду перекрыл этот гул и тут же захлебнулся. Его сменили детский надрывный плач и мужской крик. И снова нарастающий шёпот. Сначала тихий, еле слышный, затем, набравший силу, и под конец оглушающий. Он бормотал какие-то неразборчивые фразы, может быть, заклинания или другую подобную чушь. От этого становилось не по себе. Такое жуткое, отталкивающее чувство, от которого мутился рассудок и кружилась голова.
     Я обернулся и сразу почувствовал, как подкашивались ноги, но с этим сделать ничего не мог. Только успел ухватиться за искорёженную дверцу машины, чтобы не грохнуться на асфальт. Так и сел на корточки. Я чувствовал, как спина скользила по холодному металлу автомобиля когда я медленно оседал, прислонившись к нему. Глаза слипались, как будто я не спал двое суток.
     Как и в первый раз, шёпот прервался неожиданно. Его отголоски ещё блуждали в моём мозгу, когда справа от себя я обнаружил мерцание. Как в испорченном телевизоре, когда канал то пропадает, то появляется вновь. Такое же мерцание, как и с этой "Волгой", только чёрное. И сердце в который раз дало о себе знать, учащённо забившись. Я вскочил на ноги.
     Нечто материализовывалось из воздуха. Я видел лишь неясные очертания, мерцающие на краю дороги. Когда процесс прекратился, на том месте стоял автомобиль. Чёрный "Мерседес". Что-то внутри подсказывало мне, что я не большой знаток автомобилей, но что это был именно "Мерседес" я знал точно.
     Он стоял поперёк полосы, въехав передними колёсами на тротуар. Я подошёл ближе. Фонарный столб пропорол переднюю часть машины, смял её в гармошку и находился сейчас аккурат в центре капота. Наверняка двигатель теперь был в салоне, смещённый со своего места этим злосчастным столбом, и, придавив хозяина, преспокойно возлёживал на искорёженных сиденьях. Что происходило внутри я мог только догадываться - чёрные непросветные тонированные окна не оставляли на это никаких шансов. Да это было и ни к чему. Участь того, кто сидел за рулём была ясна: если своё дело не сделал двигатель, то рекламный щит, прошедший сквозь крышу машины как нож сквозь масло, довершил им начатое. Он торчал вертикально точно над водительским местом. На столбе, где он когда-то висел, остались два жалких металлических огрызка крепления.
     Теперь я всё расставил у себя в голове по местам: женщина, что была за рулём "Волги", увидев меня, испугалась (теперь я думал именно так), прибавила скорость, но проскочить на красный ей не удалось (может она и не собиралась, но в панике чего только не сделаешь) - в левый бок её машины угодил "Мерседес", который в свою очередь, изменил свою траекторию движения и, естественно, "Волги", и врезался в фонарный столб. Эти сухие слова как будто были выдернуты из милицейского протокола. Словно я кому-то объяснял то, чему стал свидетелем, и чему, возможно, стал причиной. Хотя по большому счёту я всё это объяснял самому себе, оправдываясь перед собой же. Я не хотел никого пугать. Но...
     Но как всё это произошло? И возможно ли это?
     С каждой секундой я убеждался, что это возможно. И оно передо мной. Даже потрогать не составляло труда. Только протяни руку. И это не воображение, нет. Всё реально. Слишком реально. Вот это-то и пугало больше всего.
     И чем больше я об этом думал, тем больший страх разливался внутри моего существа. Сковывал и лишал способности мыслить, оставляя место лишь первобытному инстинкту самосохранения.
     Я хотел бежать отсюда, не оглядываясь, и чем дальше, тем лучше, но непослушные ноги не подчинялись слабым сигналам мозга совершить это, казалось бы, такое простое действие. Просто бежать от всего, что здесь творится. Куда угодно.
     В голову опять ударила волна нестройных человеческих голосов, криков и неясного шума. Вокруг всё замелькало и, словно выплывая из тумана, стали появляться люди. Они сбегались к машинам, толпились вокруг них. Вроде бы пытались открыть двери. Некоторые хватались руками за головы, закрывали лица ладонями, иные сокрушённо качали головами, оставаясь безучастными наблюдателями. Кто-то схватил свой сотовый телефон и, отчаянно жестикулируя, пытался что-то объяснить своему собеседнику на другом конце линии. Я видел как из окон четырёхэтажных домов тут и там выглядывали люди. Они не хотели участвовать в чьём-то горе, не хотели становиться свидетелями ужасной аварии, но им пришлось, как и мне. Я знал, что потом они, может быть, даже с некоторым чувством гордости будут рассказывать о том, что они видели, приукрашивая и добавляя детали для создания большего впечатления.
     Я стоял в этом хаосе чужих голосов среди людей, окружавших меня со всех сторон, и не обращавших на меня никакого внимания. Для меня вдруг открылось то, чего я так боялся. Я не хотел с этим мириться, но выхода не было. Меня действительно никто не видел. Я пытался привлечь к себе внимание, но в конце концов бросил эту затею. Она ничем не могла закончиться.
     Люди, собравшиеся возле "Мерседеса", открыли переднюю пассажирскую дверь. Водительскую по-моему они так и не смогли открыть. С этой позиции мне было не видно. Я видел как они пытались оказать первую медицинскую помощь тому, кто сидел рядом с водителем, но скорее всего, её было оказывать уже не кому. Я не мог видеть, но догадывался, что они пытались привести в чувства уже мёртвое тело, вдавленное в кресло искорёженым железом двигателя. Я стоял и смотрел как они медленно расступаются, давая дорогу тому человеку, который также медленно отходил, пятясь, от открытой двери. И когда он повернулся лицом ко мне я увидел его испачканные кровью руки. Он посмотрел на них, тихо перевёл взгляд на окружавших его людей и медленно опустил. Кто-то участливо протянул ему салфетки. Он принял их, но не вытирая кровь, так и остался стоять, держа белоснежные лоскуты в опущенных руках.
     Я отвёл глаза от чёрной иномарки. Стало дурно. Как будто в голову со всего размаху угодил футбольный мяч, посланный чьей-то меткой ногой.
     Это чувство испарилось, когда какое-то внезапное оживление началось возле первой машины. Я подошёл насколько смог близко, чтобы всё увидеть. Высокий человек в бейсболке тщетно пытался открыть переднюю пассажирскую дверь "Волги". Раскуроченная водительская дверь врезалась внутрь салона намертво. Кто-то уже открыл обе задние дверцы. Спереди на обоих сиденьях лежала та самая женщина, которую я видел за рулём ещё живой и здоровой несколько минут назад. Её ноги были зажаты дверью и она лежала неподвижно. Открытые глаза смотрели куда-то сквозь раззявленную пасть бардачка. Правая рука неестественно вывернута над головой, левая - за спиной. Окровавленная голова находилась в луже крови на пассажирском сидении. Слипшиеся волосы закрывали рану, которая осталась от удара о дверцу автомобиля.
     Не знаю, что тут можно было сделать, но люди пытались добраться до пострадавшей как можно скорее. Чем бы они смогли ей помочь? Не знаю.
     Я стоял и смотрел, как она тихо истекает кровью, как медленно и неотвратимо её тело покидает жизнь. И в этот момент она перевела свой взгляд на меня. Свой жуткий, ничего не выражающий взгляд. Кровь, стекающая с её разбитого лба, попадала в её стеклянные глаза и стекала красными слезами по носу и щекам. И эти кровавые глаза уставились прямо на меня.
     Она явно силилась что-то произнести, но ей удалось лишь приподнять левую руку. Она протянула её ко мне через открытое окно, как бы прося помощи. Какая-то женщина меня опередила, взяв молящую руку в свои, что-то говоря, успокаивая. Я так хотел думать, что опередила. На самом деле я не знаю хотел ли я этого. Наверное, нет. Я был растерян и напуган совсем как маленький ребёнок, готовый вот-вот расплакаться.
     Эти глаза всё смотрели на меня, не обращая внимания на суетившихся вокруг людей. Просто смотрели. Вдруг её рука напряглась, глаза расширились словно от ужаса, и она сделала резкий глубокий вдох так, как будто не одну минуту находилась под водой, а сейчас вынырнула глотнуть свежего воздуха. Как в последний раз.
     И я увидел то, что так боялся увидеть. Сердце заледенело не от страха, а от пронизывающего насквозь ледяного порыва ветра. Дыханье сорвалось и, казалось, уже никогда не вернётся. Я стал задыхаться. Но мог только выдыхать. В лёгкие воздух идти не желал. Холодный ветер сменился горячим, обжигающим тело потоком, проникающим под одежду, отчего было невыносимо жарко. Дышать стало немного легче, но вскоре вновь сделалось невозможным из-за жары. Через несколько мгновений всё улеглось. И я услышал. В который раз.
     Шёпот. Ядовитый, отравляющий мозг шёпот. Он разливался в голове подобно зловонию в комнате - так же быстро. И его нельзя было остановить.
     Я повернулся спиной к автомобилю. Люди, снующие вокруг, продолжали суетиться вокруг двух машин. Со стороны вокзала, откуда я пришёл, была небольшая пробка. Машины стояли впритык одна к другой. И в них были люди. Но они не видели. Ничего из того, что происходило со мной здесь. Над дорогой и машинами в пяти или шести домах отсюда зависло ОНО. Клубясь как дым от костра, оно переливалось чёрным светом. Именно светом. Как фонари ночью излучают белый свет, так и оно излучало чёрный, затемняя всё вокруг себя. Невесомый чёрный монстр плыл по направлению к перекрёстку, на котором я стоял. Его очертания угадывались сквозь клубы испускаемого им чёрного тумана, похожего на дым от старых горящих покрышек. Его огромные чёрные глаза гипнотизировали, затягивая в летаргию вечности. Я никогда ещё не видел такого воистину чёрного, всепоглощающего как чёрные дыры цвета, какого были его глаза. Они зияли двумя воронками на том, что с большой натяжкой можно было бы назвать головой. И шёпот. Скользкий нечеловеческий голос оглушающе шипел, повторяя странные фразы.
     Благоговейный ужас. Абсолютный страх. До кончиков пальцев. Как ещё описать те чувства, которые ворвались в мой мозг? Я шагнул в пучину Мироздания, проник в самые недоступные для человечества тайны жизни и смерти. Ибо передо мной было то, что мы называем простым словом "смерть". А между тем это слово не умещает и толику того, чем было ОНО. А оно было всем. И началом, и концом. Альфа и Омега. Истинное знание. И всё это открылось мне.
     Оно поглотило перекрёсток, обе машины, меня и прилегающие дома. Я не мог пошевелиться. Мой разум разрывался на части. Я не мог видеть, но чувствовал, что мои глаза были расширены от ужаса, первобытного страха перед неизведанным. Но теперь я знал всё. И за это готов был поплатиться жизнью. Раньше - нет. Но теперь - безусловно. Это стоило того. Это было даже слишком маленькой платой. И в этот момент я готов был дать больше. Неизмеримо больше.

     Когда оно отступило, я упал на асфальт.
     Люди исчезли ещё до того, как оно добралось до меня.
     Я не слышал и не видел как в считанные секунды тела в обеих машинах распались, не оставив после себя ни капли крови. Может быть, и я точно также сейчас распадался, но я не чувствовал этого. Я лежал лицом вниз и не видел как уходило безымянное чудовище. Глаза тупо смотрели в серую массу асфальта и я не был в силах даже моргнуть. Сознание оставило меня и так.
     И это было начало. Начало чего-то большего...